Таня Гроттер и перстень с жемчужиной - Страница 50

– Де… десять… почти.

– Отличный возраст – десять лет! Самый расцвет юности! Столько всяких дел: пылесосы, авантюры, циклопов дразнить. А ты плакать на лестнице! Это, брат ты мой, не дело! Ты же, брат ты мой, подрастающее поколение… Скоро я буду стар и дряхл, и весь груз магического мира ляжет на твои плечи, сын мой Коля! – сказал Ягун, с удовольствием принимая важный вид.

Коля Кирьянов слушал его с таким восторгом, что играющему комментатору стало неловко. В животе опять что-то забурлило. Ягун понял, что градус восторга Коли необходимо срочно понизить.

– Так чего ты плакал-то? – повторил Ягун уже менее пафосным голосом.

– Меня дразнят!

– Тебя? Ну, они, блин, смертники в натуре!.. – изумился Ягун.

Кирьянов вздохнул.

– Кто дразнит-то? Однокурсники? – уточнил Ягун.

– Да многие… Говорят, что я косоглазый и тощий как гли… глис…

– Спокойно! Я понял! Пусть это будет червяк!.. Дыши глубже! – в тревоге крикнул Ягун, обнаруживая в правом глазу Коли вполне уже созревшую слезу.

Кирьянов задышал, и мозг у играющего комментатора перестал плавиться.

– Ерунда! – сказал Ягун. – Слушай меня, брат мой, и запоминай. Будешь цитировать своим детям, а они детям своих детей… Идеальных людей не бывает! У каждого есть хотя бы один недостаток. Кто-то толст, у кого-то лицо в прыщах, у кого-то ноги кривые, у кого-то фамилия звучит как у потомственного кретина или на зубах пластинка… И разумеется, находятся люди, которые счастливы об этом напомнить, чтобы жизнь медом не казалась. Вы злитесь, втайне страдаете, пытаетесь отшутиться, выискиваете убийственные фразочки…

– Они почему-то не срабатывают! – перебил Коля.

– Ты мудр, сын мой. Разумеется, они не срабатывают. А почему? Потому что тебе обидно и больно, а эти пиявки всегда чутко реагируют на чужую боль. Их не проведешь. И пока тебе будет обидно, они станут упорно присасываться и не оставят в покое, пусть даже их собственная кривоногость втрое превышает твое базовое косоглазие.

Ягун сделал паузу, зорко высматривая, нет ли новых слез.

– Ты не думал, почему все цепляются к тебе, а не цепляются к какому-нибудь Васе, у которого три раза в день лопаются сзади брюки? Или к Зое, у которой передние зубы торчат изо рта? Или к Роме, у которого уши в последний раз мыла акушерка в роддоме? Что, у них придраться не к чему? – продолжал он.

– Думал, – убито кивнул Коля Кирьянов.

– И что? А причина, брат ты мой, в том, что и Вася, и Зоя, и какой-нибудь Петя, у которого все лицо сплошной прыщ, плевать хотели на свои недостатки. Они их не скрывают и не комплексуют. Им не больно, и несчастным пиявкам не к чему присосаться. Ясно тебе?

Коля Кирьянов задумался. Его глаза-тарелки провернулись в орбитах. Ягун попытался уследить за зрачком, но подумал, что сделает это в следующий раз.

– А тебя в детстве дразнили, Ягун? – спросил Коля.

– Разумеется. Видишь, какие у меня уши? А я вот рад, что не вижу их. Кроме того, у моей бабули – ты к ней в магпункт не попадал еще? – была кошмарная привычка заявляться на урок, вытирать мне платком нос и совать в руку какую-нибудь сосиску в салфеточке. Только вообрази, как все ржали! – с негодованием сказал Ягун.

Коля Кирьянов понимающе закивал.

– Поначалу я жутко переживал, лез в драку, а потом махнул на это рукой. Когда меня сильно доставали, я спокойно говорил: «Да, я такой! Я помешан на пылесосах и драконболе. Да, у меня торчат уши и бабуля у меня здесь, в Тибидохсе… И если тебе нечего больше сказать, иди и придумай что-нибудь новенькое!» – заявил Ягун.

– И что, отстали? – с надеждой спросил Коля. Голос у него звучал недоверчиво. Неужели великолепного Ягуна, гордость всей школы, могли дразнить?

– Мало-помалу отстали, хотя и не в один день. Главное внутри оставаться спокойным и верить в то, что говоришь. Тупое заучивание фразочек тут не спасет. Люди слышат не слова, а то, что за словами. Правда, у меня еще искра была горячая, да только до твоего смеха ей далеко… Эй, сейчас же перестань радоваться! – завопил Ягун.

Однако рот Коли Кирьянова уже расползался в счастливейшей из улыбок, а вместе с этой улыбкой раздувался и сам Ягун.

– Я сейчас расхохочусь! Мне так хорошо! – предупредил Коля.

– Хорошо ему?.. А другим должно быть плохо? Прекрати сейчас же! Эй, огорчайся немедленно, а то косоглазым назову! – забеспокоился Ягун.

– А мне все равно, я не обижусь… Сам Ягун поговорил со мной! Я так счастлив! – сказал Коля.

Рот его становился все больше, а в груди назревал неостановимый вулканический звук.

– Счастлив он! А мне что делать? Ты же меня убьешь! – всполошился Ягун.

Он уже просек, что против смеха и слез этого первокурсника не существует магических блокировок.

– Убегай, Ягун! Секунд десять я продержусь… Если ты будешь далеко – уже не страшно! – сказал Коля.

Он зажимал себе рот рукой, но все равно кашлял от смеха. Не заставляя себя просить дважды, Ягун бросился бежать по лестнице. Он мчался в темноте, высоко вскидывая колени, как укушенный оводом орловский рысак, и думал, что давно пора включить бег по лестнице в олимпийские виды спорта. Время, этот вечный бухгалтер со старыми счетами, неумолимо перекидывало костяшки секунд. Ягун взлетел уже на три пролета, когда волна смеха нагнала его и толкнула в спину. Наполненный смехом как воздушный шар, Ягун взлетел еще на пролет. Здесь магия Коли Кирьянова наконец отпустила его.

Внизу что-то грохотало, тряслось и стонало, точно лава Тартара прорвалась из Нижнего Подземья. Своды Тибидохса ходили ходуном в руках у атлантов. По Залу Двух Стихий, рассыпая золотые искры и теряя перья, носились переполошившиеся жар-птицы.