Таня Гроттер и перстень с жемчужиной - Страница 49

– Пока… Пока самый сильный… – просипел ревизор едва слышно.

– Что пока, Зербаган? Разве мы уже прощаемся? – спросила Медузия.

Зербаган тускло взглянул на нее:

– Я покидаю Тибидохс через два дня… Нужно, чтобы все было закончено не позднее указанного срока. Вам все ясно? И не вздумайте обмануть меня, Медузия! Поверьте, вам будет совсем не смешно.

Показывая, что разговор окончен, ревизор властно кивнул Меди и стал спускаться. Проводив его взглядом, доцент Горгонова поправила пальцем фитилек свечи.

– Да, Зербаган! Давно хотела вас спросить. Ваш перстень без камня… – начала она негромко и как бы между прочим.

Зербаган на мгновение застыл. Нога, которой он собирался сделать шаг, повисла в пустоте.

– Мне вдруг пришло в голову… Там ведь был не камень, не правда ли? – продолжала Медузия.

И, хотя Зербаган, не отвечая, продолжил быстро спускаться, Ягун готов был поклясться, что плечи его судорожно дрогнули.

* * *

Выждав для верности пару минут, играющий комментатор покинул убежище за ногой атланта. То, что он услышал, потрясло его. «И что мне теперь делать? Рассказать бабусе? Предупредить Сарданапала?» – колебался он. Колебался потому, что мысль о предательстве Медузии упорно не желала приживаться у него в сознании. Разве может такое быть, чтобы Медузия согласилась пожертвовать Сарданапалом? Нелепо. И Ягун усилием воли отогнал подозрение. Когда подозреваешь – унижаешь прежде всего себя.

«Посоветуюсь с Танькой. А потом решу, как быть дальше», – подумал Ягун, начиная спускаться по лестнице.

Однако прежде, чем Ягун увиделся с Таней, у него состоялась еще одна встреча, довольно забавная по сути, хотя и едва не закончившаяся для играющего комментатора печально.

Ягун пересек Зал Двух Стихий, где полыхали жар-птицы и выстукивал копытами дробь конек-горбунок. Здесь, у начала лестницы, ведущей на Жилой Этаж, он увидел маленького, взъерошенного первокурсника. Ягун смутно вспомнил, что встречал его и раньше, но не помнил имени.

Кажется, это за ним месяца два назад летал в вороньем гнезде Поклеп и, кривясь, как от зубной боли, привез его в Тибидохс, маленького и нелепого. Большая, как у галчонка, голова, узкие плечи и тонкие ноги с огромными, точно от другого человека приставленными ступнями. Как же его все-таки звали? Кажется, что-то на «К»… Кирилл? Костя?..

Первокурсник сидел на нижней ступеньке и едва слышно плакал, вытирая нос рукавом свитера. Внук Ягге был тертый калач. В свои не такие уж большие годы он слышал и пение сирен, и проклятия малазийских ведьм, и брачный крик циклопов, и даже тот гортанный, ни на что не похожий рев, с которым Безглазый Ужас, разбегаясь, разносил себе голову о камни. Однако это было нечто особенное. Плач мальчугана леденил душу. Уже спустя мгновение Ягуну почудилось, что мозг у него стал расплавленным стеклом и вытекает через уши.

В смертельном ужасе играющий комментатор закричал. Вскинув кольцо, он попытался выставить блок, однако у него не оказалось сил, чтобы произнести заклинание. Мир треснул. Апатия навалилась на Ягуна могильной плитой. Он был выпит и опустошен. «Я молочный пакет… пустой молочный пакет», – вяло и безразлично подумал Ягун. Леденящий плач и тоска заполнили его существо до краев.

Уже опускаясь на пол, играющий комментатор увидел, как первокурсник удивленно поднял голову и посмотрел на него. Его глаза показались Ягуну огромными, как тарелки.

Минуту спустя внук Ягге понял, что лежит на спине у ступеней, а под голову ему подложена свернутая куртка. Над ним склонился глазастый бледный мальчик. На щеках у него видны следы слез.

– Как тебя зовут, кошмарное создание? – спросил Ягун.

– Меня?.. Коля Кирьянов, – смущаясь, ответил мальчик.

– Кирьянов… хм… а, ну да… Это ты меня чуть не грохнул, Коля Кирьянов?

– Я плакал. Я не думал, что рядом кто-то есть… Когда я вас увидел, я перестал плакать, – сказал мальчик виновато.

«Вас… А, ну да! Я же должен казаться ему дядькой!» – подумал Ягун. Он попытался привстать, однако, прикинув по ощущениям, рассудил, что лучше пока полежать.

– Плакал – это еще полбеды. Хорошо, что ты не смеялся, – сказал он.

Шуточка была явно троечная и провальная, но все же стоила хотя бы легкой улыбки. Однако Коля Кирьянов не улыбнулся.

– Да, хорошо. Если бы я засмеялся, вы могли бы взорваться…

– Что?! Это как еще? – мрачно спросил Ягун.

Коля показал руками, как. Выходило, что играющий комментатор взорвался бы изнутри.

– Тут было бы грязно… Очень грязно, – сказал мальчик виновато.

Ягун кивнул. Почему-то он не усомнился, что если Коля Кирьянов засмеется, то все так и будет.

– М-да. Весело с тобой… Славный ты паренек, – сказал он озабоченно.

Услышав, что он славный, Коля Кирьянов заулыбался, и Ягун с тревогой ощутил, что его начинает раздувать изнутри.

– Я так рад, что вас встретил… Так счастлив! Можно на «ты», да? – спросил Коля.

– Можно. Если тебя это не слишком обрадует… Мне хочется немного пожить, – попросил Ягун, в тревоге косясь на свой живот.

Коля торжественно пообещал, что он попытается не смеяться.

– Немного радоваться все же можно. Тебя это будет только наполнять силами! Уж я-то знаю! – заверил он Ягуна.

– Верю, во все верю, Колян! Я по жизни доверчивый, – сказал Ягун.

Его наконец перестало пучить, и он смог вздохнуть спокойно. Одновременно он с опозданием понял, почему у Поклепа, который привез Колю в Тибидохс, был такой полуживой вид. Должно быть, во время полета Коля боялся и… со всеми вытекающими.

– А чего ты плакал-то? Ты же уже взрослый такой мужик… Лет двенадцать-то есть? – покровительственно спросил он у Коли.