Таня Гроттер и перстень с жемчужиной - Страница 20

Таня вздрогнула. У Гробыни был дар выискивать больные мозоли и наступать на них всей пяткой.

– Откуда ты знаешь? – быстро спросила она.

– Пипенция растрезвонила, – кратко ответила Склепова. – Она иногда мне звонит. Порой это «иногда» происходит чаще, чем я успеваю реально соскучиться. Зато с тобой другая история. Заляжешь на дно, да так, что без глубинной бомбы не всплывешь.

– Он мне пишет. И знаешь, письма у него хорошие. Он становится глубже, развивается. Много думает, читает… – сказала Таня с нежностью.

Гробыня внимательно наблюдала за ней, чуть склонив голову. В этом наклоне головы было затаенное ехидство.

– Так, значит, читает? – переспросила она.

– Читает, – кивнула Таня.

– Развивается?

– Да. Ты что, против?

– Почему «против»? Я всеми руками и ногами – «за»! – Гробыня привстала и метко запустила в Гуню огрызком морковки.

– Слышь ты, спина! Учись как надо! Люди сидят себе в буреломе, газетки читают и развиваются! Не пристают к порядочным девушкам!

Гуня, как разбуженный медведь, глухо заворчал с засасывающего диванчика.

– Ты еще не была у него? На встречу выпускников не приглашала? – допытывалась Гробыня.

– Нет.

– Но полетишь?

– Полечу.

– И когда? Завтра с утра?.. Да ладно тебе секретничать, Гроттерша! Я никому не скажу!.. Ну позязя, я же старая боевая подруга! Любишь его?.. О, Гуня, ты видел! Она кивнула! Она его любит!

– Склепова! – укоризненно воскликнула Таня.

– Что Склепова? Я же не на улице разболтала, а Гуне. А Гуне… Гуне – это все равно что холодильнику, – оправдываясь, сказала Гробыня.

Не вставая, она телепортировала с полки банку с растворимым кофе и поставила ее перед Таней.

– Хороший гость обслуживает себя сам. Найди себе где-нибудь чашку, – предложила она.

– Ага, спасибо…

– Слушай, Гроттерша, чего-то еще хотела у тебя спросить… А тот второй прихехешник? Ну Пуппер? Пишет-то хоть?

Таня улыбнулась.

– Склеп, у тебя язык без костей!

Гробыня не на шутку заинтересовалась.

– А у тебя что, с костями? Интересная анатомическая подробность! Больше никаких признаний сделать не хочешь?

– Отстань!

– Новенькое такое слово: «отстань!» Миллиард раз от тебя его слышала. Отстану, если скажешь: пишет или не пишет! – напирала Гробыня.

– Ну хорошо, пишет… Каждого четырнадцатого числа, – призналась Таня.

– Как-как? – не поняла Гробыня.

– Каждое четырнадцатое число каждого месяца от Пуппера прилетает купидон, – повторила Таня.

Склепова недоверчиво посмотрела на нее.

– Да говорю тебе! Каждого четырнадцатого числа он присылает мне письмо и букет.

Гробыня присвистнула.

– Гуня, слышишь, как у порядочных людей! Все по датам! Решено: ты будешь носить меня на руках строго по расписанию! Каждого третьего числа каждого месяца! А каждое девятнадцатое число, так и быть, я буду целовать тебя в нос. Повесь себе бумажку на зудильник! – крикнула она.

Вдохновленная новой идеей, Гробыня забегала по комнате.

– С ума сойти… Невероятно! У этих иностранцев мозги какие-то разлинованные… И там в одной линеечке, допустим, отмечено: писать письмо Гроттерше каждого четырнадцатого числа… Наш бы написал пять писем за неделю, ответа не получил и проехали. А этот знай себе строчит… Слушай, а может, так правильно? Может, так и надо?

– Что правильно?

– Он тебя приручает, вырабатывает условный рефлекс, как у собаки Павлова. Представляешь, какого-нибудь четырнадцатого числа ты не получаешь от Пуппера письмо. Что такое, почему? Забыл? Не мог он забыть! Распсихуешься и примчишься в Магфорд выяснять, что за дела в натуре? Отлынивать? А ну быстро за карандаш, я сказала!

Гуня услышал окрик и, толком не понимая, к кому он относится, озабоченно завозился. Склепова положила подбородок на руки и задумалась. Лицо у нее стало печальным. Разномастные глаза смотрели с грустью.

– Хочешь я тебе что-то скажу? При всем своем многообразии любовь чудовищно однообразна. Ее превозносят только те, кто сам никогда не любил, а лишь начитался книжек и насмотрелся фильмов. А так, как ни крути, все одно и то же. Те же свидания, те же кафешки, те же слова, только в разной последовательности. Скукота!

Таня взглянула на нее с удивлением.

– Не совсем понимаю, о чем ты… Любовь однообразна, только если это не любовь. С таким же успехом можно сказать, что весь океан одинаковый, потому что он везде мокрый, – проговорила она серьезно.

Склепова зевнула.

– Ну что тебе сказать? Для Валялкина ты уже морально дозрела. Он тоже любит все возвышенное. Танька да Ванька – классическая пара, – заявила она.

Таня отнеслась к словам Гробыни нормально. Более того, в глубине души она с ней согласилась, хотя и выражена мысль была в свойственной Склеповой безапелляционной манере.

– Каждому – свое, – сказала она, взглянув на широкую спину Гломова.

Гробыня хихикнула, сразу поняв, кого Таня имеет в виду.

– Вот именно. Хоть какое, а свое! Ну хватит об этом!.. Малютка Глобынюшка устала! Глобынюшка не хочет лассуждать! Она хочет немного подлазнить Гуню и завалиться баиньки в мягкую кловатку! – сообщила она, мило сюсюкая.

– Как ты его будешь дразнить?

– А так! Вдумайся: такая красивая девушка, как я, гробит с ним жизнь, а эта хмырина вместо того, чтобы умереть от счастья, глазеет в зудильник! Хочешь, чтобы он тебя убил сейчас? Встань между ним и экраном. Я не согласна жить в одной квартире с истуканом! А вот сейчас мы его…

Склепова хихикнула и щелкнула пальцами. Зудильник погас.

– Опс! Бокса больше нету! Победила дружба! – громко сказала Склепова.