Таня Гроттер и перстень с жемчужиной - Страница 19

Стоило ей об этом упомянуть, Таня вспомнила, где прежде видела такой же круг.

– А, тележное колесо! А я никак не соображу, что это!

Гробыня перестала быть крайне довольной.

– Ты уже пошутила? Смеяться можно? Тогда ха-ха! – сказала она.

– Ты это о чем?

– Тележное колесо? Проснись и пой, Гротти! С колесницы Птолемея, грека на египетском престоле, не хочешь? Если тебе что-то говорят слова «грек» и «престол», – заявила она.

Таня с сомнением взглянула на круг со спицами, однако спорить не стала.

Обход квартиры продолжился. Гробыня то и дело останавливалась, будто подсказывая Тане, где и чем надо восхищаться. Таня ощущала себя морозом-воеводой, который обходит не свои, а чужие владения. Ей явно не хватало эмоционального градуса, чтобы в должной мере насытить тщеславие Склеповой.

«До чего же она любит играть в «позавидуй мне!» – подумала Таня.

Правила игры были простые. От гостя требовалось хвалить все что угодно, хозяин же небрежно отмахивался и просил его прекратить. Однако если гость действительно внимал мольбам и прекращал, в следующий раз его уже не звали.

– Ну все! Берлогу посмотрели, теперь можно и поесть! – смилостивилась наконец Склепова.

Гробыня подошла к холодильнику – холодильник был заурядной лопухоидной марки, хотя и с дюжиной пулевых дыр – и, порывшись, достала два унылых йогурта, стеклянную банку с холодными котлетами и три рахитичные морковки.

– Опять никто не сходил за жратвой! Ну ничего, не в диете счастье… Посидим, потреплемся! – вздохнула Гробыня и красными искрами принялась бомбардировать чайник, помогая ему закипеть. – Ну как тебе наше воронье гнездышко? – спросила она у Тани.

– Впечатляет. Слушай, а как твои родители отнеслись к тому, что ты поселилась на Лысой Горе с Гуней? – спросила Таня.

Гробыня поморщилась.

– Ну… они были не в восторге. И от Лысой Горы, и от Гунния в особенности. Представляешь, этот лошак, когда я его с ними знакомила, ковырял в ухе горлышком пивной бутылки! Просто убила б!.. Мама встала в стойку и начала вопить в духе, что «мать всегда права!», но я сделала ловкий ход. Я сказала, что сама могу стать мамой не сегодня завтра, если меня не оставят в покое. В общем, родители отвяли. В сущности, им и дергаться было нечего. Пока я училась в Тибидохсе, они видели меня месяц в году – не чаще.

– Это – да, – грустно сказала Таня, вспоминая своих родителей, которых ей вообще не случилось увидеть, если не считать единственного раза, в матче со сборной вечности. Эх, папа-папа… Спасибо тебе!

Перстень Феофила ободряюще потеплел.

– Эй, Гроттерша! Ты недодала мне повиливаний хвостиком! Где восторги? Где обморок от счастья? Как квартира-то? Лучше, чем наша жалкая каморка в Тибидохсе? – спросила Склепова, любившая получать похвалы в ненормированном количестве.

Таня уклончиво промолчала. В «нашей жалкой каморке» жила теперь она.

– Мы еще второй этаж не смотрели, – сказала Таня, вспоминая, что дом был двухэтажный.

Гробыня облизала губы.

– И не посмотрим. Наш только первый. Вон там есть лестница на второй, но она заложена, – небрежно сказала она, кивая на глухую стену.

В этой небрежности Таня чутко уловила недовольство. Еще бы – вместо восхищения тем, как Склепова устроилась во взрослой жизни, охов, ахов, восторженного блеянья и беготни по трем комнаткам, Гроттерша нарушает правила игры. Позор таким подругам!

– А кто на втором живет? – спросила Таня, просто чтобы что-то сказать.

– Откуда я знаю кто? Говорят тебе: заложена лестница. – Склепова ковыряла вилкой в банке с таким раздражением, словно хотела, чтобы котлеты вновь стали фаршем.

– А, понятно! Значит, где-то с улицы должен быть вход, – предположила Таня.

– Входа нет, – сказала Гробыня.

– Как нет?

– А так. Ты же меня знаешь: существуй он, я бы его нашла. Только через ставни, но они вечно закрыты, – уверенно ответила Гробыня.

– А как жильцы второго этажа к себе попадают? – спросила она.

Гробыня пожала плечами.

– А шут их знает как… Может, телепортируют, а может, вообще из дома не выходят. Ты меня грузишь, Гроттерша! Какая мне, блин, разница, кто живет у меня над головой? Мы с Гуней и дома-то не каждую ночь бываем.

Таня давно знала Склепову, изучила ее до малейших деталей. Голосом Склепова могла ввести в заблуждение кого угодно. Он мог становиться то мягким, то вкрадчивым, то немного обиженным, то, напротив, грозным – и все в течение единственной минуты. Голосу, этому ловкому лгуну, верить не стоило. И поэтому Таня незаметно посмотрела на руки Склеповой. Ага! Хотя голос Гробыни звучит с восхитительной небрежностью, левой рукой она нервно вращает, почти дергает на пальце перстень.

«Темному магу нельзя иметь такие честные руки», – подумала Таня и спросила:

– А если там вообще никто не живет?

Почему-то довольно заурядная история со вторым этажом не давала ей покоя. Наверно, все дело было в магической интуиции, унаследованной от прадеда и отца.

Склепова с интересом заглянула в пустой стаканчик из-под йогурта, как если бы ожидала найти там по меньшей мере алмаз.

– Нет, кто-то все-таки живет. Пару раз я слышала, как кто-то там озабоченно ходит, что-то бормочет, иногда до утра. И снова – тишина.

– И вы так и не выяснили, кто это? – не поверила Таня.

– Дорогая, – сказала Гробыня с пафосом. – Соседей, которые шумят только раз в месяц, отлично можно терпеть, даже если не понятно, как они попадают в квартиру. Мы с Гуней буяним куда чаще. И вообще ты меня с кем-то путаешь! Я ведущая рейтинговой программы, а не детектив-недоучка… Поговорим лучше о тебе. Как у вас с Валялкиным? Он с тех пор не был в Тибидохсе ни разу?