Таня Гроттер и перстень с жемчужиной - Страница 78

– Да, она забавно ела… Ну а при чем тут я? – не поняла Таня.

– Вот и у тебя с чувствами то же самое. Есть не ешь, а только ковыряешься. Окружающих это раздражает.

– Окружающие перетопчутся. Жизнь моя, и чувства тоже мои. А если Ритка не хотела лопать что попало, то честь ей за это и хвала, – сказала Таня, закрывая тему.

В глубине души она, однако, ощущала, что Ягун прав. Излишние сомнения – ее бич. Самой ей никогда ни на что не решиться. Эх, если бы Ванька был порешительнее! А то слишком уж он церемонится с ее внутренними колебаниями, вскармливая простой каприз и переводя его в статус дурной привычки.

* * *

Бейбарсов очнулся спустя сутки после той роковой ночи. О самом проклятии он почти ничего не помнил. Говорил, что незаметно крался за Зербаганом по лабиринтам Башни Привидений и вдруг увидел, что навстречу ему быстро катится огненный шар. Он выставил трость, попытался отразить его и… все, темнота. Больше и сказать нечего.

– Твоей бамбуковой тросточки больше нет. Но если хочешь, я отдам тебе бамбуковую палку Готфрида… Подарок бабаев. Она ему не особо нужна, – предложила ему Великая Зуби.

Бейбарсов отказался. Если он от чего-то и страдал, то не от отсутствия трости. Таня ощущала его напряженное внимание, его огненный взгляд преследовал ее повсюду. Зализина не отходила от Глеба ни на шаг. Назойливая как тень, она маячила между ними, пресекая возможность даже случайного разговора. И хотя Лизон как всегда вела себя невыносимо, Таня мысленно благодарила ее. Зализина была ее страховкой, что Бейбарсов не заговорит с ней. Если бы он еще и не смотрел! Таня ощущала его взгляд был почти физически. Он жег, как солнце жжет обгоревшую кожу.

Тане было неуютно и тревожно. На вопросы Ваньки она отвечала невпопад.

После обеда в Зале Двух Стихий к Тане подошла Гробыня и, взяв ее за локоть, отбуксировала в угол, поближе к атлантам. При атлантах можно было говорить о чем угодно. Во-первых, они жуткие тормоза, а во-вторых, ничего, кроме подъема тяжестей, их не интересует.

– Знаешь, Гроттерша, что сказала мне Меди? Точнее, она говорила это Зубодерихе, но Гробынюшка же маленький пушистый зайчик! У нее ушки на макушке. Сказать? – спросила Склепова.

– Скажи.

– Она сказала, что заклинание пепелис кремацио – чур-чур! подуй на кольцо, чтобы не сработало! – часто разрушает предыдущие заклятья, если они были. Понимаешь?

– Ну…

– Ничего ты не понимаешь! Представь: у тебя на покрывале дырка от сигареты, а ты поверх дырки прожгла покрывало утюгом, и та дырка исчезла. Хороший образ?

– Высокохудожественный. Тебе в писатели бы, Склепова!

Гробыня благосклонно кивнула.

– Я подумаю… – пообещала она. – Так вот: проклятье Зербагана ослабило или даже уничтожило магию локона. И теперь…

Гробыня не договорила. Рядом выросла Зализина.

– Не смейте говорить о Глебе! Я знаю, вы говорите о нем! – прошипела она.

Гробыня поморщилась:

– Лизон, очнись! Какой Глеб? Иди, родная, попей компотику!

Зализина посмотрела на Таню взглядом, способным воспламенить бумагу, и удалилась. Склепова фыркнула:

– Кошмарное чувство – ревность! Вот я, например, своего Глома ни к кому не ревную. Он у меня верный, как собачка Бобик!.. Гуня, где ты там? А ну быстро поставил пиво!.. Лакает и лакает – уже пятая бутылка за обед!.. Все, Гроттерша, пока! Я пошла вправлять ему мозги! Ненавижу, когда у него в животе булькает!

Склепова ушла. Больше к разговору о Глебе она не возвращалась. Впрочем, Таня и так услышала гораздо больше, чем хотела.

* * *

Вечером был драконбольный матч. Прежняя сборная Тибидохса против новой команды. Матч дружеский, по сути тренировочный. Однако Соловей О.Разбойник предавал ему колоссальное значение. Это была первая обкатка новой команды в матче с серьезным противником.

Всякий раз, разворачиваясь у купола, Таня видела, как маленький тренер смотрит на них с трибун единственным глазом и, порой забываясь, грызет указательный палец правой руки. Жест смешной, почти детский, но опасный тем, что всякую секунду он мог перейти в оглушающий свист.

Воротами новой команды был Гоярын, воротами же сборной – один из его сыновей. Мощи отца ему явно не хватало, зато двигался он гораздо стремительнее.

Сборная Тибидохса, давно не тренировавшаяся вместе, играла не блестяще. Где-то даже расслабленно. Демьян Горьянов чаще пытался протаранить Ягуна, чем гонялся за мячами. Ягунчик, соскучившийся без комментаторства, больше болтал, чем играл. Семь-Пень-Дыр случайно поймал сразу два мяча – одурительный и пламягасительный, однако атаковать дракона не спешил. Пас тоже никому не отдавал, а только носился на пылесосе, охраняя мячики. Это дало Ягуну повод предположить, что Пень ищет, кому бы загнать мячики подороже, и объявил аукцион открытым.

Таня тоже играла далеко не так блестяще, как могла бы. Ее останавливало, что другая команда состояла из детей, многим из которых не было и пятнадцати. Она старалась дать им шанс и великодушно уступала.

Магия мячей была ослаблена – берегли драконов. Семь-Пень-Дыр, забывший об этом, едва не сварился заживо, когда Гоярын, в пасть которого он только что забросил пламягасительный мяч, вдруг обдал его струей пламени. А Семь-Пень-Дыр только и пытался, что по давней привычке исполнить перед носом обезвреженного дракона победный танец на пылесосе!

Наконец все мячи были заброшены, кроме главного, обездвиживающего. Счет был не то чтобы равный, но вполне достойный. Однако матчу так и не суждено было завершиться. Улепетнув из сумки сидящего на трибуне Ваньки, на поле ворвался Тангро и незамедлительно устроил невероятный сумбур.